Что делать с российским лесом

Лес занимает почти половину территории России. Официальная лесистость страны (доля покрытых лесом земель от площади суши) — 46,2%, реальная, с учётом заросших лесом заброшенных сельхозземель и прочих неофициальных, не имеющих ясного правового статуса лесов — около 49%. Если к собственно лесам добавить ещё и нелесные земли, находящиеся под управлением лесных ведомств, то эта доля окажется ещё больше — около 72%. То есть система управления лесами в целом в той или иной мере отвечает за состояние почти трёх четвертей территории России.

К сожалению, система эта морально устарела по меньшей мере на несколько десятилетий.

Концептуальной основой ныне действующего лесного законодательства (Лесного кодекса 2006 года и системы подзаконных актов) является идея «освоения лесов» — то есть фактически обращения с лесом как с природным месторождением древесины и других нужных человеку лесных ресурсов или как с резервом земель для каких-то других видов деятельности. Лесной комплекс в таком понимании — это отрасль скорее добывающей промышленности, как нефтяная, газовая, угольная и т.д., чем растениеводства, выращивания древесины и других нужных человеку ресурсов. 

В российских лесах абсолютно господствует т.н. экстенсивная (она же бесхозяйственная) модель лесопользования, при которой растущие потребности в древесине удовлетворяются не за счёт её эффективного выращивания в ранее освоенных лесах, а за счёт освоения всё новых и новых естественных лесов, нередко совершенно уникальных в природном отношении экосистем и ландшафтов. Конечно, какие-то элементы лесного хозяйства и воспроизводства ценных лесов в России есть: официальная статистика говорит, что площадь лесовосстановления и лесоразведения сейчас примерно на треть превышает площадь вырубленных и погибших лесов. Но это лесовосстановление без качественного ухода на протяжении последующих нескольких десятилетий почти ничего не даёт, и вырубки зарастают практически тем же, чем заросли бы без всякого лесовосстановления, то есть чаще всего берёзой и осиной (а лесному комплексу в качестве сырья нужны в первую очередь сосна и ель, или ценные твердолиственные, а если берёза — то отборная, из лучших естественных или специально ухоженных лесов). В результате леса, не уменьшаясь по площади, деградируют качественно, лесные предприятия остаются без нужных им ценных лесных ресурсов, в попытке как-то выжить доедают остатки наиболее ценных лесов, до которых ещё могут дотянуться, и в конце концов умирают вместе с зависящими от них лесными посёлками и деревнями. 

Пока ценных и доступных диких лесов было относительно много и их почти дармовые ресурсы обеспечивали лесному комплексу весьма неплохие доходы, экстенсивная модель лесопользования процветала, позволяла строить новые предприятия, дороги, посёлки, покрывать все связанные с ней издержки. Но теперь, когда такие леса почти исчерпаны, а былые хвойные и твердолиственные леса на лучших лесных землях сменились неухоженными березняками и осинниками, эта модель обречена. Она может ещё сколько-то протянуть при наличии мер поддержки и конъюнктуры рынка, но, видимо, предельный срок её дожития, если ничего не менять, в большинстве крупных лесных регионов составляет не больше пары десятилетий.

Второй стороной этой медали является нищета как лесного хозяйства в целом, так и тех, кто в нём работает или от него зависит. Исчерпание наиболее ценных лесных ресурсов уже не позволяет лесному комплексу приносить те доходы, которые он приносил раньше — а тратить на лесное хозяйство принципиально больше, чем оно прямо даёт в бюджет, государство явно не готово. В результате и уровень оплаты труда в лесном хозяйстве один из самых низких среди отраслей экономики (по виду деятельности «лесоводство и лесозаготовки» — примерно на треть ниже среднего), и средств критически не хватает на некоторые даже самые важные направления (например, на охрану лесов от пожаров, на ведение качественного лесного и лесопаркового хозяйства в самых густонаселённых районах страны, на развитие лесной науки и лесного образования).

Чтобы это изменить, необходимо развитие полноценного лесного хозяйства, то есть переход от добычи древесины в диких или спонтанно выросших лесах к её целенаправленному выращиванию на наиболее подходящих для этого землях. Для этого потребуется полная переделка всего лесного законодательства, всей системы органов управления лесами, их взаимодействия с лесным бизнесом, населением и другими заинтересованными сторонами.

Сроки преобразований

В истории России уже было два случая, когда лесное хозяйство относительно успешно поднималось примерно с такого же уровня небытия и разрухи, как сейчас: после введения Лесоохранительного закона 1888 года и после 1945 года, в период послевоенного восстановления народного хозяйства. В обоих случаях для перехода от почти повсеместного лесного хаоса к приемлемому уровню хозяйства хотя бы в наиболее населённых и развитых регионах страны потребовались полтора-два десятилетия. В мире легко найти и другие примеры того, как интенсивные и продуманные лесные реформы приводили к серьёзным результатам примерно за такой же срок.

Это не случайное совпадение, и у такого срока есть несколько важных объяснений. Во-первых, чтобы правильное лесное хозяйство вышло за рамки отдельных экспериментов и стало массовым, необходимо подготовить целое поколение новых отраслевых кадров. На это и уходит не менее полутора десятилетий — начиная от профориентации школьников (без повышения уровня и мотивации абитуриентов ничего изменить не получится) до накопления минимально необходимого практического опыта выпускниками вузов и техникумов. Во-вторых, чтобы правильное лесное хозяйство стало экономически состоятельным, необходимо, чтобы вложения в него начали приносить первую отдачу; а самый короткий срок такой отдачи (например, от завершающих рубок ухода в перспективных молодняках или от создания лесных плантаций на самых продуктивных землях) тоже обычно составляет от одного до двух десятилетий.

Так что полноценную лесную реформу нужно продумывать на достаточно длительный срок, понимая, что на протяжении 15-20 лет в лесное хозяйство придётся больше вкладывать, чем получать от него — а если эти вложения на каком-то этапе забросить, то и приличных результатов в конце концов не будет. При этом очень важно, чтобы люди (как сами работники леса, так и общество) поверили в реформы, не воспринимали их как очередной «нацпроект «Экология»» и были мотивированы к развитию отрасли — а для этого нужны и экстренные меры, пусть не самые эффективные в долгосрочной перспективе, но дающие видимые результаты в первые же годы. 

Поэтому реформы нужно планировать в два этапа:

• первые два-три года — экстренные меры, главная цель которых — дать людям реальную надежду на позитивные изменения в лесном хозяйстве, добиться видимого уменьшения хаоса хотя бы в лесах самых населённых районов и окрестностей городов, сделать отрасль хоть немного привлекательной для инициативных молодых специалистов;

• следующие примерно полтора десятилетия — формирование основ для устойчивого развития лесного хозяйства (внятной долгосрочной стратегии развития, разумного законодательства, системы подготовки и мотивации отраслевых кадров, мер экономического стимулирования и т.д.).

Красные линии: чего точно делать нельзя

При проведении любых позитивных реформ очень важно с самого начала не наломать дров, не настроить против этих реформ ни профессиональное сообщество работников леса, ни ту часть населения, для которой лес по той или иной причине очень важен. Для этого надо чётко понимать, чего делать ни в коем случае нельзя как минимум в первые годы реформ. Таких красных линий должно быть немного, чтобы не слишком ограничивать возможности для позитивных реформ и развития, но они должны быть чёткими и незыблемыми. Каждый, чья работа связана с лесом или для кого лес просто очень важен, должен быть уверен, что как бы ни пошли реформы — эти красные линии не будут нарушены, и даже при наихудшем развитии ситуации это предотвратит или смягчит самые тяжёлые возможные последствия. 

Таких красных линий должно быть четыре (возможно, после начала реформ выяснится, что нужны какие-то ещё, но эти точно должны быть).

Во-первых, не ломать то, что хоть как-то работает, вносит вклад в экономику, даёт людям средства к существованию, помогает охранять леса от наиболее важных угроз (прежде всего пожаров).

Российский лесной комплекс и так измучен десятилетиями беспорядочных перемен, уже сделавших его малопривлекательным как для инвестиций, так и для притока новых квалифицированных и амбициозных специалистов. Первое, что нужно, чтобы из отрасли не разбежались оставшиеся ключевые специалисты и начался значимый приток новых, — хотя бы относительная стабильность и уверенность в будущем. Насколько серьёзными ни были планируемые реформы, некоторые элементы существующей модели управления лесами сохранить необходимо — хотя бы до того времени, когда их относительно легко и безболезненно можно будет заменить чем-то новым и уже работающим. В частности, в первые годы реформ важно сохранить:

• Систему арендных отношений для основных видов использования лесов (договора аренды и проекты освоения лесов должны сохраниться и действовать, приведение их к какому-то новому виду должно быть добровольным, мотивироваться не запретами и угрозами, а поощрениями и новыми возможностями). Без этого можно оборвать пути обеспечения лесных предприятий необходимым им древесным сырьём, лишить средств к существованию сотни тысяч человек по всей стране и даже целые посёлки и города, настроить их категорически против таких лесных реформ.

• Систему специализированных лесохозяйственных и лесопожарных организаций, подведомственных органам управления лесами (лесничеств, лесопожарных центров и т.д.) и её бюджетное финансирование. По мере высвобождения сил этих органов и организаций от бессмысленной или ненужной в новых условиях деятельности нужно не сокращать их, а направлять на охрану лесов от пожаров, свалок и других очевидных бедствий. Без этого можно потерять основную часть оставшихся профессиональных кадров лесного хозяйства, разрушить хоть как-то работающую систему охраны лесов от пожаров, а также значительно усилить социальные проблемы, которые в общественном сознании будут связаны с проводимыми реформами. Многие из этих организаций окажутся чудовищно неэффективными, но лучше проявить терпимость при их реформировании, чем потерять остатки специалистов, чья работа критически важна.

• Систему защитных лесов. Одна из важнейших функций защитных лесов — создавать буфер между территориями интенсивного лесопользования и местами проживания основной части населения, смягчая последствия неправильного обращения с лесами для большинства людей. Существенное сокращение защитных лесов фактически придвинет проблемы, связанные с интенсивным лесопользованием, ближе к людям, и резко усилит социальные конфликты. Поэтому проблемы, связанные с неправильным управлением защитными лесами (а их реально много), необходимо решать не сокращением площади таких лесов или изменением их границ, а тонкой и умной настройкой режимов хозяйства в них. При этом защитные леса, которые проектировались и создавались в индивидуальном порядке для сохранения определённых природных или культурных ценностей (в частности, леса на особо охраняемых природных территориях), разумеется, должны сохраняться безусловно вне зависимости от проводимых реформ.

• Систему образовательных учреждений лесного профиля (организаций высшего и среднего специального образования, обеспечивающих подготовку профессиональных кадров по основным лесным специальностям). Хотя сейчас они не способны удовлетворить потребности отрасли в современных профессиональных кадрах, систему подготовки таких кадров в любом случае придётся возрождать и выстраивать: без неё любые реформы заведомо обречены на провал в долгосрочной перспективе.

Во-вторых, не менять принципиально систему собственности на леса и занимаемые ими земли: не допускать приватизации тех лесов, которые сейчас могут принадлежать только государству (на землях лесного фонда, особо охраняемых природных территорий, обороны и безопасности), но и не ограничивать владение лесами, которые могут находиться в частной или муниципальной собственности (на землях сельхозназначения и др.).

Вопрос приватизации лесов — очень болезненный для российского общества, особенно с учётом всё ещё довольно свежих воспоминаний о криминальной и несправедливой массовой приватизации госсобственности в 90-е. Тем более что справедливая и эффективная приватизация вряд ли в принципе возможна в условиях, когда актуальных данных о лесах и их состоянии по большей части страны просто нет (средняя давность лесоустройства по стране приближается к 30 годам, и с каждым годом ситуация ухудшается). А несправедливая и неэффективная приватизация — самый верный путь настроить основную часть общества в целом против лесных реформ и против выстраивания какой бы то ни было новой системы лесоуправления.

Задачу формирования многообразия форм собственности на леса и выстраивания конкурентной среды в лесном хозяйстве вполне можно решить за счёт создания условий для развития лесоводства на землях, которые уже находятся или по закону могут находиться в частной или муниципальной собственности. Это прежде всего неиспользуемые земли сельскохозяйственного назначения, потенциальная продуктивность которых превышает нынешнюю заготовку древесины во всех российских «официальных» лесах.

В-третьих, не закручивать гайки, не пытаться навести порядок в лесах за счёт умножения запретов и страха их нарушить, не усиливать контроль и надзор, не ужесточать систему наказаний за нарушение лесных законов и правил. Умножение запретов, усиление контроля и ужесточение наказаний было главной линией развития системы государственного управления лесами на протяжении последней четверти века как минимум — и ни к чему хорошему не привело. 

Постоянный страх наказания за самые мелкие правонарушения и случайные ошибки ведёт к тому, что специалисты или вообще уходят из отрасли, или стараются не делать ничего нового, что могло бы быть не так понято проверяющими и правоохранительными органами, или вообще сосредотачиваются на бумажной работе, отписках, имитации кипучей деятельности. В таких условиях творческая работа лесных специалистов и какое бы то ни было позитивное развитие лесного хозяйства почти невозможны, а обстановка страха и неуверенности никак не способствует притоку в отрасль новых деятельных людей.

Важно помнить, что долгая несвобода, чрезмерное регулирование, избыточные запреты и наказания вытесняют и замещают другие механизмы поддержания порядка и качества работы отрасли — традиции, репутацию, технологическую культуру и т.д. Поэтому любое смягчение правил и контроля после долгого периода несвободы неизбежно приведёт к заметному росту нарушений и преступлений; это абсолютно неизбежная цена любых позитивных лесных реформ (точнее, одна из составляющих).

В-четвёртых, не тратить силы и средства на развитие лесного хозяйства в наименее продуктивных и доступных лесах. Не надо вкладываться в выращивание хозяйственно ценных лесов там, где отдача от этих вложений будет минимальной или её не будет вовсе — в притундровой тайге и в высокогорьях, в районах сплошного распространения вечной мерзлоты, в лесах ниже III класса бонитета (продуктивности). В этих лесах нужно сосредоточиться исключительно на предотвращении экологических бедствий и чрезвычайных ситуаций (в первую очередь катастрофических пожаров), но не на воспроизводстве и выращивании древесины. С точки зрения продуктивности и доступности, хотя бы потенциальной, эффективное лесное хозяйство возможно не более чем на трети лесных земель России — примерно на 300 млн га. Все силы, которые будут потрачены на лесоводство или его элементы (например, лесовосстановление) за пределами этой территории, практически с гарантией окажутся потраченными впустую.

Важно помнить, что лес, если ему не мешать, прекрасно умеет восстанавливаться сам. За примерно 400 млн лет своей естественной истории он не только пережил огромное количество разнообразных катаклизмов и успешно сам восстановился после них, но и захватил практически всю пригодную для жизни деревьев сушу Земли. Поэтому биологического или природоохранного смысла в искусственном восстановлении и выращивании леса после рубки или пожара, как правило, нет: если его не сажать и специально не выращивать, он просто вырастет сам. Смысл посадки и выращивания в первую очередь хозяйственный (получение такого леса и такой древесины, какие нужны человеку, а не таких, какие вырастут сами). Поэтому сосредоточить лесное хозяйство необходимо там, где леса могут быстрее всего расти и давать нужные человеку результаты.

Изменение лесного законодательства

Действующее лесное законодательство не оставляет российскому лесному хозяйству практически никаких шансов на развитие по многим причинам: из-за первоначальной нацеленности на экстенсивную модель лесопользования, отчётливо выраженного запретительно-репрессивного уклона, столь же отчётливо выраженной монополистической направленности, чрезмерного объёма, сложности и внутренней противоречивости, а также из-за накопленной в результате многочисленных спонтанных поправок бессистемности. С 2006 года в Лесной кодекс РФ было внесено уже 70 наборов поправок (68 федеральными законами и 2 постановлениями Конституционного суда), и ещё 38 — в закон о введении этого кодекса. Поправки вносятся без какой-либо видимой системы, ситуативно, в зависимости от сиюминутных идей или успехов тех или иных лоббистов. То, что получилось в результате, проще выбросить и написать заново, чем как-либо исправить и привести в соответствие со здравым смыслом. Очевидно, что изменение Лесного кодекса потребует изменения (с массовыми сокращениями и отменами) и всего набора подзаконных актов.

Новое лесное законодательство должно удовлетворять нескольким принципиальным условиям:

• во-первых, быть нацеленным именно на развитие лесного хозяйства, ориентироваться больше на позитивные стимулы (поддержку того, что правильно и полезно для лесов, страны и общества, мотивацию и энтузиазм), чем на негативные (запреты и наказания, принуждение и устрашение);

• во-вторых, быть компактным, простым и понятным — таким, чтобы в нём мог на достаточном для практической работы уровне разобраться не только квалифицированный юрист, но и обычный лесной специалист;

• в-третьих, быть интуитивно работающим, чтобы добросовестный работник леса, старающийся сделать хорошо для леса и для других людей, не опасался, что он случайно нарушит какой-то неочевидный пунктик и его за это оштрафуют, уволят или посадят.

Создать такое законодательство за один приём вряд ли возможно. Разработка полноценного лесного кодекса, даже если воспользоваться уже имеющимися наработками (например, концепцией нового Лесного кодекса, подготовленной в 2019 году Научным советом РАН по лесу), потребует нескольких лет. Но каждый год работы по нынешнему Лесному кодексу и в рамках сложившейся на его основе модели лесоуправления будет всё сильнее разрушать остатки лесного хозяйства и истощать сами леса. Поэтому нужен двухэтапный переход к новому лесному законодательству: сначала принятие временного (упрощённого) лесного закона и через несколько лет — принятие уже постоянного или услово-постоянного нового Лесного кодекса.

Такое уже было как минимум дважды в нашей истории — хоть и в принципиально других исторических условиях, но тоже при глубоком лесном упадке. В 1918 году был принят Декрет о лесах, проработавший пять лет, в 1923 — Лесной кодекс РСФСР; в 1993 году были приняты Основы лесного законодательства РФ, проработавшие четыре года, в 1997 — Лесной кодекс РФ. С учётом необходимости очень серьёзного многоприёмного обсуждения проекта нового Лесного кодекса с гражданским обществом и с профессиональным сообществом работников леса, его разработка тоже может занять по меньшей мере 4-5 лет. Но приступать к ней надо будет немедленно, как только для этого появятся реальные возможности.

Возможны два принципиально разных варианта появления временного лесного закона, ориентированного на работу в течение нескольких следующих лет, пока разрабатывается и принимается полноценный новый лесной кодекс:

1. составление короткого полностью нового закона (по уровню детальности примерного аналога «Декрета о лесах» 1918 года);

2. возвращение действующего Лесного кодекса к условно-адекватному варианту (например, с отменой поправок, внесенных в нёго федеральным законом от 28 декабря 2013 года № 415-ФЗ и всех последующих).

Очевидно, что любой из этих вариантов, в особенности второй, потребует в той или иной мере ручного управления отраслью с разрешением противоречий и неясных ситуаций, неизбежных при использовании упрощённого законодательства.

Параллельно с подготовкой и принятием временного лесного закона необходимо сформировать рабочую группу по подготовке новой лесной политики (как более общего документа, определяющего основные подходы к управлению лесами в новых условиях) и соответствующего этой лесной политике проекта нового лесного кодекса. Статус и состав этой группы — важнейшие факторы, которые повлияют на то, каким будет этот новый кодекс, а значит, и на то, как и в каком направлении будет дальше развиваться лесное хозяйство и в целом лесной комплекс России. 

Особенности её работы будут очень сильно зависеть от множества внешних по отношению к лесному комплексу факторов, поэтому прямо сейчас прописать готовые принципы и процедуры вряд ли возможно. Но можно ориентироваться на формализованный мировой опыт — например, на рекомендации Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (FAO) по разработке лесной политики (Developing effective forest policy: a guide, FAO, 2010). А дальше просто планомерно работать над подготовкой новой лесной политики и нового полноценного лесного кодекса, вынося все промежуточные этапы и документы (начиная от технических заданий на разработку лесной политики и кодекса) на широкое общественное и профессиональное обсуждение и объясняя, почему те или иные решения были приняты или отвергнуты.

Борьба с лесными пожарами

Борьба с пожарами останется одной из важнейших задач лесоуправления в России на много лет вперёд. Лесные пожары — не только одна из важнейших угроз здоровью и жизни людей (в худшие годы дополнительная смертность, вызванная совместным действием жары и задымления густонаселённых районов, может исчисляться многими десятками тысяч человек), но и фактически крупнейший лесопользователь, конкурирующий с лесным комплексом за древесину. Даже по официальным статистическим данным потери древесины на корню в результате лесных пожаров в России составили в среднем за 2019-2023 гг. 94,4 млн м³ в год (для сравнения: за тот же период по тем же данным объём заготовки в России составил 208,7 млн м³ в год). Для российских лесов характерна тенденция роста масштабов лесных пожаров с течением времени, и если эта тенденция сохранится, то за ближайшую пару десятилетий их годовые площади могут удвоиться. Действуя совместно, пожары и рубки ведут к гораздо более быстрому истощению и исчерпанию лесных ресурсов, чем пожары по отдельности и рубки по отдельности. Если не переломить тенденцию роста масштабов лесных пожаров и причиняемого ими ущерба, обеспечить устойчивость управления лесами в целом и неистощительность лесопользования будет крайне тяжело или даже совсем невозможно.

С точки зрения борьбы с лесными пожарами российские леса можно разделить на две большие зоны: условно-доступную и условно-недоступную. В первом приближении к условно-недоступной зоне можно отнести так называемые зоны контроля лесных пожаров — удалённые и труднодоступные леса, соответствующие определенным критериям, в которых сейчас допускается отказ от тушения лесных пожаров. По состоянию на 2024 год,критерии и практика установления зон контроля в целом адекватны, условно соответствуют здравому смыслу. На начальном этапе на них вполне можно ориентироваться.

К главным особенностям борьбы с лесными пожарами в условно-недоступной зоне можно отнести значительную долю пожаров, возникающих не по вине человека (в основном от гроз), заведомую недостаточность местных сил и средств для тушения пожаров (в силу ненаселённости или крайне малой населённости территории) и запредельную дороговизну тушения (людей, технику и оборудование приходится доставлять издалека, часто за многие сотни километров, и к моменту их прибытия пожары успевают изрядно разрастись). Скорее всего, в краткосрочной перспективе на полноценную борьбу с лесными пожарами в этой зоне заведомо не будет хватать ни денег, ни техники (в том числе авиационной), ни кадров. Имеющиеся ресурсы необходимо будет сосредоточить на спасении от огня поселений, ключевых объектов инфраструктуры и наиболее ценных природных территорий и объектов. Уйти от практики массового отказа от тушения пожаров в этой зоне в ближайшие годы вряд ли получится.

В условно-доступной зоне, напротив, абсолютное большинство пожаров возникает по вине человека, местные силы играют или могут играть решающую роль в борьбе с огнем и нет ни технологических, ни экономических непреодолимых препятствий, чтобы тушить все лесные пожары. И именно в этой зоне лесные пожары причиняют максимальный ущерб как среде обитания людей, так и экономике и перспективам развития лесного комплекса, а вложения в борьбу с огнем могут дать самый быстрый и заметный эффект. В отличие от условно-недоступной зоны, здесь даже за год можно добиться существенных успехов в борьбе с пожарами, в первую очередь в их предотвращении, и дальше постепенно наращивать и закреплять эти успехи. Но важно помнить, что какого-то одного волшебного способа победить пожары даже в этой зоне нет: чтобы борьба с ними оказалась успешной, нужен комплекс мер, дополняющих и взаимно усиливающих друг друга. Назовём наиболее важные:

1. Запрет пожароопасных хозяйственных практик как минимум в работе государственных и муниципальных организаций. Должен быть жёсткий мораторий на применение сельскохозяйственных палов (огневой очистки сельхозземель от нежелательной растительности или сельскохозяйственных остатков), профилактических выжиганий (огневой очистки территорий вокруг лесов, поселений, объектов инфраструктуры и т.д. от сухой травы и прочих природных горючих материалов) и сжигания порубочных остатков (огневой очистки мест заготовки древесины от малоценных остатков этой древесины, сучьев, вершинок деревьев и т.д.).

Широкое использование огня в землепользовании, сельском и лесном хозяйстве не только нередко приводит к пожарам, но и служит мощной рекламой опасного обращения с огнём для всего населения. Если государственные и муниципальные организации, работники лесных и противопожарных служб сами массово жгут сухую траву — невозможно убедить прочих граждан, что так делать не надо, и никакая противопожарная пропаганда просто не действует. Какими бы ни были аргументы в пользу сельхозпалов, профвыжиганий и огневой очистки лесосек, если мы хотим победить пожары, от них придется отказаться.

2. Мораторий на штрафы и иные наказания, мотивирующие правообладателей земельных участков к опасному использованию огня и выжиганию своих земель. В частности, не должны применяться:

• штрафы и изъятие земельных участков за зарастание сельхозземель древесно-кустарниковой растительностью (чтобы избавиться от самовольно растущей на неиспользуемом участке сельхозземли древесной поросли, проще всего её тайком сжечь вместе с сухой прошлогодней травой);
• штрафы за неочистку земельных участков от сухой травы (чтобы избавиться от этой сухой травы, проще и дешевле всего её тайком сжечь, пока не появился инспектор и её не обнаружил);
• неустойки за неочистку мест заготовки древесины (порубочные остатки чаще всего приходится сжигать, иногда это даже прямо требуется правилами — а сделать это проще всего в сухую и тёплую погоду, пусть даже тайком, когда формально сжигание запрещено).

3. Введение единой системы учёта лесных пожаров на землях любой категории и любой ведомственной принадлежности, с единой системой целевых показателей сокращения площадей лесных пожаров (сейчас они установлены только для земель лесного фонда) и с установлением единого органа исполнительной власти, отвечающего за борьбу с лесными пожарами в целом, в любых лесах на любых землях. Все данные должны быть открытыми (сейчас более или менее открытая лесопожарная отчётность и статистика есть также только по землям лесного фонда).

4. Создание мотивации к эффективной охране своих лесов от огня у арендаторов и иных пользователей лесных участков: установленный ежегодный объём заготовки древесины должен сокращаться пропорционально её потерям от пожаров (сколько сгорело или погибло — столько вычитается из установленного договором ежегодного объёма заготовки, возможно, с усреднением сгоревших объёмов за несколько лет).

5. Повышенное финансирование лесного хозяйства как минимум на период, необходимый для его восстановления как экономически самодостаточной отрасли экономики (фактически — для преодоления последствий введения Лесного кодекса РФ 2006 года и проведения основанных на нем реформ). Успешность борьбы с пожарами во многом зависит от возможности быстрого (в первые часы) привлечения к их тушению достаточного числа профессиональных работников леса — а их может дать только хорошо развитое лесное хозяйство. Чтобы вернуть привлекательность лесного хозяйства для квалифицированных и трудоспособных специалистов, начать восстановление кадрового потенциала лесного хозяйства и лесной охраны, финансирование лесного хозяйства из федерального бюджета придётся увеличить в 2,5-3 раза по сравнению с уровнем 2024 года.

Развитие сельского лесоводства

Сельское лесоводство — широко распространённый неофициальный термин, означающий лесоводство на землях сельскохозяйственного назначения. По состоянию на осень 2024 года оно в России фактически запрещено. Во-первых, Лесной и Земельный кодексы по этому вопросу противоречат друг другу: статья 123 Лесного предусматривает возможность существования лесов на сельхозземлях и использование этих земель для лесоводства, а статьи 77 и 78 Земельного не предусматривают. Во-вторых, действующая редакция постановления правительства РФ от 21 сентября 2020 года № 1509 (основного подзаконного акта, регулирующего эти леса и их использование) создаёт практически непреодолимые административные и регуляторные барьеры для сельского лесоводства, а установленный им срок подачи заявлений для большинства правообладателей земельных участков истёк ещё в 2023 году. В-третьих, наличие леса или некоторых лесных растений на таких землях рассматривается как признак их неиспользования или неправильного использования и грозит крупными штрафами (до 50 тыс. руб. с граждан, до 700 тыс. руб. с организаций), а также отъемом земли. В-четвёртых, действующая с 2022 года редакция постановления пленума Верховного суда РФ от 18 октября 2012 года № 21 рассматривает любые самовольные рубки в таких лесах, даже в своих собственных на своей собственной земле, как незаконные (это означает до 7 лет лишения свободы по ст. 260 УК РФ) — а без рубок невозможен, например, уход за молодняками, формирование и выращивание хозяйственно ценных лесных насаждений. Это лишь основные факторы, делающие развитие сельского лесоводства в настоящее время практически невозможным.

При этом площади, пригодные для развития сельского лесоводства, в России уже очень велики и неизбежно будут расти в обозримом будущем в связи с дальнейшей концентрацией сельскохозяйственного производства на лучших землях и выбытием худших (это общемировая тенденция, неразрывно связанная с научно-техническим прогрессом в области сельского хозяйства). По разным данным, площадь заброшенных сельхозземель в России составляет от примерно 45 до примерно 97 млн га; наиболее вероятная оценка площади таких земель, пригодных для лесоводства — примерно 70-80 млн га. Существенная часть бывших колхозных и совхозных лесов (не менее 14 млн га) «потерялась» в ходе лесных реформ последней четверти века и теперь также являет собой беспризорные леса на сельхозземлях. И ещё 10-15 млн га пока ещё используемых сельхозземель могут быть безвозвратно заброшены к концу 20-х годов. 

То есть речь может идти о развитии лесоводства на площади от 50 до 100 млн га, причём в основном это более доступные, более продуктивные и лучше обеспеченные трудовыми ресурсами земли, чем основная часть «официальных» российских лесов (поскольку исторически под сельское хозяйство осваивались в первую очередь лучшие земли). Даже если исходить из минимальной оценки в 50 млн га (это примерная площадь уже заросших и находящихся на разных стадиях зарастания заброшенных сельхозземель), развитие лесоводства на этих землях может обеспечить выращивание до 300 млн кубометров древесины в год — это больше, чем сейчас заготавливается и воруется древесины (при максимальных оценках воровства) во всех «официальных» российских лесах. Разумеется, такие объёмы не могут быть получены сразу: для этого потребуется два-три-четыре десятилетия интенсивного лесовыращивания. Но благодаря тому, что многие заброшенные земли естественным образом зарастают лесом уже много десятилетий, существенный вклад в развитие лесного комплекса и в утоление местных лесных потребностей сельское лесоводство может обеспечить в самые первые годы своего развития.

Кроме чисто количественного роста сырьевой базы российского лесного комплекса, развитие сельского лесоводства может решить несколько дополнительных важных задач. Во-первых, оно позволит создать разнообразие форм собственности на леса и конкурентную среду в области лесного хозяйства без приватизации тех лесов, которые сейчас находятся в государственной собственности. Это важно, поскольку вопрос собственности на леса и земли традиционно очень болезненный для российского общества, и ощущение несправедливой приватизации может похоронить любые лесные реформы ещё до того, как они дадут хоть какие-то результаты. После глубочайшего упадка лесного хозяйства, вызванного Лесным кодексом 2006 года и сопутствующими реформами, возродить эту отрасль без широкого развития частных лесоводственных инициатив вообще вряд ли получится — а заброшенные сельхозземли дают для них широчайший простор без споров и конфликтов, связанных с какой-либо новой приватизацией.

Во-вторых, сельское лесоводство может существенно диверсифицировать источники доходов сельских поселений и их жителей, дать новые постоянные рабочие места и связанную с ними надежду на будущее, приостановить или замедлить отток населения из сельских районов, особенно в нечерноземье. За последнее столетие (с переписи населения 1926 года) в России вымерло около трёх четвертей сельских населённых пунктов, и этот процесс продолжается. По данным переписи 2020 года, в 15,3% всё ещё живых деревень и поселков оставалось от одного до пяти человек — фактически грань вымирания. По данным Минсельхоза, аграрная отрасль РФ в 2023 году потеряла 200 тысяч работников, а среди остающихся очень высока доля пожилых людей. 

Очевидно, что это тесно связано с вымиранием и забрасыванием обширных сельских территорий; чтобы этому процессу как-то противостоять, нужны новые и разнообразные формы занятости, источники доходов и надежды на будущее. Сельское лесоводство может дать это всё как напрямую — через деятельность, связанную с выращиванием древесины и иных лесных ресурсов, так и косвенно — через развитие связанных с лесом ремёсел, заготовку и переработку грибов, ягод, орехов, развитие сельского туризма, реализацию лесоклиматических проектов и т.д.

В-третьих, сельское лесоводство — это важный путь снижения разнообразных рисков и повышения качества жизни сельского населения. Сейчас большинство заброшенных сельхозземель — это спонтанно зарастающие бурьяном и мелколесьем пустоши, никак не вовлечённые в хозяйственную жизнь местного населения, в сохранении которых практически никто напрямую не заинтересован. Они регулярно горят, тем более что штрафы и отъёмы земли за сухую траву и за самовольно выросший лес мотивируют собственников земли, где таковые есть, к выжиганию своих участков (с уничтожением и сухой травы, и молодой древесной поросли). Абсолютное большинство ландшафтных пожаров, переходящих на поселения и объекты инфраструктуры, приходит именно с таких земель. И большинство случаев задымления, угрожающих здоровью людей, связано с пожарами на таких землях. Развитие сельского лесоводства превратит такие земли из экономических пустошей, которые не жалко жечь, в ценный ресурс для развития, а правообладателей земельных участков — из потенциальных поджигателей в тех, кто больше всего заинтересован в охране своих земель от огня.

Для развития сельского лесоводства в первую очередь необходимо сделать следующее:

1. Вернуть простой уведомительный порядок использования земель сельхозназначения для лесоводства (так, чтобы для развития лесоводства на своей земле правообладателю было бы достаточно просто уведомить в вольной форме уполномоченный орган исполнительной власти, независимо от прежнего вида разрешенного использования, отнесения к особо ценным продуктивным сельхозугодьям и т.д.).

2. Исключить любые наказания, прямо или косвенно связанные с наличием на сельхозземлях леса или лесных растений или с использованием этих земель для лесоводства, в т.ч. штрафы и отъём земли за неиспользование или неправильное использование, преследование правообладателей земельных участков за заготовку на этих участках древесины для собственных нужд и за некоммерческие рубки ухода.

3. Установить для сельхозземель, используемых для лесоводства, такой же предел налоговой ставки, как для сельхозземель, используемых для сельскохозяйственного производства (0,3%).

4. Исключить запрет реализации лесоклиматических проектов на землях сельхозназначения (пока формально этого запрета нет, но он готовится: соответствующий законопроект № 566540-8 «О внесении изменений в Лесной кодекс Российской Федерации» 21 мая 2024 года принят в первом чтении).

5. В перспективе при выработке нового земельного и лесного законодательства нужно вернуть правовые основы для существования сельских лесов как отдельной управленческой категории, подведомственной органам управления агропромышленным комплексом и используемой прежде всего в интересах развития сельскохозяйственных организаций, крестьянских (фермерских) хозяйств, сельских поселений и их жителей и управляемой по упрощённым правилам.

Такая категория лесов (леса местного значения, затем — колхозные и совхозные, затем — сельские леса) существовала в РСФСР и РФ в период с 1923 по 2006 годы включительно и была окончательно ликвидирована после принятия Лесного кодекса 2006 года.

6. Также в перспективе при выработке новых механизмов поддержки и субсидирования агропромышленного комплекса и сельского развития стоит рассматривать сельское лесоводство как одну из отраслей растениеводства, требующих приоритетной государственной поддержки.

Улучшение воспроизводства лесов

Официально считается, что с воспроизводством лесов у нас всё хорошо. По данным официальной статистики, уже четыре года подряд площади лесовосстановления и лесоразведения значительно превышают площади вырубленных и погибших лесных насаждений (например, в 2023 году — на 35%). К сожалению, эта красивая статистика к реальности не имеет практически никакого отношения по следующим причинам:

• во-первых, лесовосстановление — это только начальный этап воспроизводства ценного леса после рубки, пожара и т.д., не дающий сколько-нибудь значимых результатов, если не обеспечиваются следующие этапы (а они, как правило, не обеспечиваются, поэтому даже успешное на начальном этапе лесовосстановление в конце концов так и не даёт значимых результатов);

• во-вторых, на активные формы лесовосстановления (в первую очередь посадку леса) приходится лишь около 1/5 от общей площади лесовосстановления; остальное приходится на пассивные его формы (сохранение подроста, оставление семенных деревьев и куртин и т.д.), в реальности мало отличающиеся от простого оставления вырубок на естественное заращивание;

• в-третьих, даже при посадке леса результат часто оказывается неудовлетворительным из-за неправильно выбранных технологий подготовки почвы и посадки, некачественного посадочного материала, низкого качества работ и т.д. (причём специалисты на местах, понимая, что без ухода высаженные деревья всё равно погибнут, не придают качеству посадки особого значения).

В результате эффективность воспроизводства хозяйственно ценных лесов, особенно в регионах таежной зоны, крайне мала, и такая ситуация сохраняется на протяжении многих десятилетий. Из более чем 100 млн га, на которых было проведено лесовосстановление с 1946 по 2024 годы, хозяйственно ценные лесные насаждения были сформированы и выращены в лучшем случае на нескольких миллионах гектаров почти исключительно в регионах малолесной зоны (достоверной статистики, характеризующей результаты и качество воспроизводства лесов, к сожалению, нет). В абсолютном большинстве случаев результаты воспроизводства лесов оказались неудовлетворительными, в результате чего на смену хозяйственно ценным хвойным и твердолиственным лесам пришли леса из пионерных лиственных деревьев (главным образом берёзы и осины), менее ценные или вообще малоценные как источник сырья для предприятий лесного комплекса.

В результате, несмотря на формальное обилие лесов, в России сформировался и с каждым годом растёт дефицит доступной хозяйственно ценной качественной древесины, обеспечивающей экономическое благополучие и конкурентоспособность российского лесного комплекса. Прежде всего — крупной сосновой и еловой древесины, используемой для производства пиломатериалов (пиловочника), и высококачественной берёзовой, используемой для производства фанеры (фанерного кряжа).

Дефицит такой древесины — проблема не только хозяйственная, но и экологическая: именно он является главной движущей силой освоения всё новых и новых диких лесов, а также попыток вовлечения в промышленные рубки многих особо ценных защитных лесов и особо охраняемых природных территорий.

Для существенного повышения эффективности воспроизводства лесов в первую очередь необходимо сделать следующее:

1. Сосредоточить основные усилия по воспроизводству лесов на тех лесных землях, где это может дать наиболее быструю и сильную отдачу и откуда накапливаемый опыт легче всего может быть распространен на другие территории. В первую очередь к ним относятся:

— лесные земли наиболее высокой продуктивности (не ниже III бонитета), расположенные в населённых и транспортно освоенных районах на расстоянии не более нескольких километров от постоянных лесных дорог;

— учебно-опытные лесничества и лесные участки, находящиеся в пользовании учебных заведений лесного профиля, на которых будущие лесоводы нарабатывают практический опыт;

— леса наиболее густонаселённых районов и окрестностей крупных городов, по которым наибольшее количество людей судит о том, что такое лесное хозяйство, какие оно приносит результаты и как влияет на лес.

2. Отказаться от наиболее дорогостоящих и сложных способов и технологий лесовосстановления (в том числе от посадки леса) там, где нет гарантированной возможности обеспечить молодые леса всей последовательностью необходимых уходов, вплоть до завершения периода рубок ухода в молодняках (в большинстве случаев — примерно до 20-летнего возраста).

3. Изменить подход к определению допустимых объёмов заготовки древесины (расчётной лесосеки, установленных объёмов заготовки по арендным участкам) таким образом, чтобы эффективность воспроизводства лесов и возможные объёмы рубок были связаны друг с другом.

Новый подход может быть примерно таким: по умолчанию для каждого лесного участка рассчитывается объём заготовки хвойной или твердолиственной древесины (наиболее ценной и востребованной) таким образом, чтобы он был неистощительным при естественном возобновлении лесов, без их эффективного целенаправленного выращивания. Этот базовый допустимый объём заготовки может или повышаться (в зависимости от доли площади рубок прежних двух десятилетий, на которых фактически обеспечено формирование молодняков оптимального состава и густоты), или снижаться (в зависимости от непроизводительных потерь), и пересчёт должен делаться ежегодно или раз в несколько лет. В итоге лучшие хозяйственники (обеспечивающие более эффективное воспроизводство лесов) должны получать возможность заготавливать больше древесины, чем худшие.

4. Переориентировать систему государственного мониторинга воспроизводства лесов (или любую другую, которая придет ей на смену) с контроля процессов и начальных стадий на контроль достигаемых результатов. Сейчас система ГМВЛ фактически привязана к этапу «отнесения молодняков к землям, на которых расположены леса» и к соответствующим показателям Правил лесовосстановления. Однако «отнесение к землям, на которых расположены леса» — это лишь бюрократический обряд, приходящийся на середину периода рубок ухода в молодняках. На этом этапе о перспективах формирования молодняка оптимального состава и густоты можно судить только по косвенным признакам (в основном не отражённым в Правилах лесовосстановления), и то лишь предположительно. В связи с этим необходимо переориентировать мониторинг на итоговый результат (формирование молодяка оптимального состава и густоты к завершению периода ухода за молодняками, т.е. к 20 годам) с сохранением промежуточных точек мониторинга (например, примерно 10 лет, как сейчас, и примерно 3 лет) в качестве дополнительных.

5. Сделать систему государственного мониторинга воспроизводства лесов полностью открытой (вплоть до первичных данных о конкретных точках и результатах обследования с указанием географических координат), чтобы массовые ошибки или намеренные искажения данных могли выявляться независимыми наблюдателями.